* * *

Рано утром из Плеснеска прибыл отрок-вестовщик и попросил обождать: гостей встретят. На смену дорожным плащам кияне достали из коробов хорошие крашеные одеяния, Эльга вместо серого платья надела белое и белый же плащ, отделанный тонкой полоской темно-синего шелка. На шелковый убрус, обвивающий голову и шею, повязала очелье из синего шелка, с серебряным тканцем и тремя парами серебряных подвесок тонкой моравской работы с каждой стороны. Среди зелени луга княгиня сама казалась свежим, душистым белым цветком, и взгляды собственных оружников не раз дали ей понять, как она хороша.

– Я на месте Етона в кипящем молоке бы искупался, лишь бы помолодеть лет на сорок! – шепнул ей Мистина.

И сияющий взгляд Эльги ему ответил: какое счастье, тебе не надо молодеть, чтобы любить меня.

Встречающие появились к полудню: трое плеснецких бояр с отроками. Стоя перед шатром в окружении дружины – сын справа, Мистина слева, – Эльга смотрела, как они подъезжают и сходят с коней.

– Это хорошие люди, – сказал ей Мистина, помнивший эти лица по прошлой осени. – Вон тот невысокий, плотный, с короткой светлой бородой – Стеги, ты можешь его помнить, он в Киеве был, когда в Царьград послов снаряжали. Вон тот длиннобородый – Чудислав, глава здешней бужанской старейшины. А вон тот чернявый, с крестом на груди, – Етонов бывший шурь, брат его последней княгини покойной. Она была морованка. Драгош его зовут.

– Похоже, Етон нам рад, – шепнула Эльга, улыбаясь плеснецким боярам. – Родича прислал.

И вздохнула тайком, прощаясь с дорожной беззаботностью. Впереди ее вновь ждали труды, споры и тревоги.

Стольный город бужан поразил киян своими размерами и многолюдством. Как рассказал Эльге по дороге Чудислав, выстроен он был лет двести назад, а над укреплением тверди на холме трудились умелые моравские мастера. Еще в предградьях жители собирались у дворов, чтобы посмотреть на киевскую княгиню; у ворот города гудела такая толпа, что Стеги приказал своим отрокам подразогнать народ, иначе не проехать. И пока очищали путь, Мистина концом плети указал Эльге на пустырь меж крайними дворами: это здесь Люта осенью пытались убить.

Твердь плеснецкая была больше, чем на Олеговой горе или на Киевой; внутри высились тыны, окружавшие обширные дворы бояр, в разные стороны тянулись улицы. Кроме бужан, в Плеснеске жило немало морован, бежавших со своей родины от угров. Драгош упомянул об этом, по пути показывая Эльге то один, то другой двор своих соплеменников; почти все они были христиане и платили особую подать за то, что не принимали участия в зимних и весенних жертвоприношениях. Очень сокрушались, что в Плеснеске нет христианской церкви, и торговые люди из саксов и баваров не раз обращались к Етону за разрешением ее построить, но он отказывал. И неудивительно, подумала Эльга: вздумай Етон разрешить святилище Христа, Один может обидеться и отнять у него дар долголетия…

– Минувшим летом король Оттон вторгся в пределы Файса и сокрушил его войска! – увлеченно рассказывал Драгош, мужчина преклонных лет, но бодрый, с красивой темной бородой и живо блестящими карими глазами. – Рассказывают, такого сражения не бывало со времен битвы близ Братиславы, где бился и пал мой дед, тоже Драгомил. Мы все молимся за короля Оттона, чтобы всевышний бог благословил его оружие и позволил нанести язычникам уграм такое поражение, чтобы мы могли вернуться на землю своих дедов…

Видно было, что этот предмет очень его занимает. Эльга и сама бы послушала об этих делах еще – ведь с Моравией был тесно связан ее племянник Олег Предславич, и она бы только обрадовалась, если бы он мог, удалившись туда, занимать достойное положение, не угрожая ее и Святослава положению на Руси. Он и появился на свет благодаря той битве: после нее моравская княгиня Святожизна бежала с сыном-отроком, Предславом, на Русь к Олегу Вещему. Тот принял ее и даже выдал за Предслава свою дочь Венцеславу, и в этом браке вскоре родился Олег Предславич.

Но город Плеснеск был все же не настолько велик, чтобы времени пути хватило для обстоятельных бесед. Вскоре гости приблизились к княжескому двору и въехали внутрь через широко распахнутые ворота.

– Едва ли Етон выйдет тебя встретить, – тихо сказал Эльге Мистина. – Он для этого слишком дряхл. Но если хочешь, я за ним схожу.

– Нет, не надо, – шепнула в ответ Эльга, пока Мистина помогал ей сойти с коня. – Иначе и впрямь люди подумают, я за него замуж выходить приехала!

В Етонову гридницу ее проводили бояре. Вот она вошла; просторное помещение с резными столбами, очагами на полу и широкими помостами вдоль дощатых стен весьма напоминало Олегову гридницу, доказывая единство истоков волынской руси и киевской.

Плеснецкий князь ждал знатных гостей, сгорбившись в резном кресле на возвышении, посередине длинной стены. Глянув на него, Эльга невольно вздрогнула. Рассказчики ничуть не преувеличили – ни уродливость его, ни дряхлость. Грубые черты крупного продолговатого лица со сломанным, почти расплющенным носом и в юности не были хороши, а теперь, в морщинах, с темными старческим пятнами, с мешками под угасшими глазами, в окружении тонких седых волос придавали Етону такой вид, словно он только что выполз из могилы. Где ему, прямо говоря, было самое место уже лет двадцать.

– Будь цела, княгиня киевская, – прошамкал он, когда бояре подвели Эльгу к возвышению и она остановилась в трех шагах от ступенек. – Я даже тебя поцелую, если ты поднимешься ко мне сюда. Ладно, не бойся, я пошутил, – добавил он, видя, как смешалась гостья, и явно радуясь ее смущению. – Ты ведь небось думаешь, что от моего поцелуя рассыплешься прахом.

– Будь жив, Етон, – Эльга старалась говорить непринужденно, но с трудом сдерживала изумление. – Как хорошо это у тебя получается… когда любой другой уже давно…

– Щеголял бы в погребальных башмаках, да? А все твой стрый, который Олег, – Етон устремил на нее не так чтобы враждебный, но пристальный взгляд, будто оценивал, сколько от Вещего есть в племяннице. – Не наложи он на меня проклятье, Один не дал бы мне три срока жизни…

Етон оглядел гридницу.

– Не придумал заранее, куда тебя усадить. Ты можешь сесть туда, – он указал на женскую скамью вдоль короткой дальней стены, – или туда, – его рука переместилась в сторону пустого почетного сиденья напротив хозяйского. – Или рядом со мной, чтобы отрокам не приходилось бегать, передавая мне твои речи. Сам я уже могу не дослышать кое-что, а хотелось бы… с такой видной женщиной приятно беседовать без посредников… даже такому старику, как я… Словом, выбирай сама, где тебе удобно сесть.

Эльга улыбнулась. Етон был не без странностей, но предложение самой выбрать себе место означало высшую честь, какую он мог оказать гостье.

– И я велю положить туда самых красивых подушек, – добавил Етон. – Вы, жены, любите всякую красивую безделицу… Я-то знаю, у меня было три жены, и все самого лучшего рода и ученые лучшему обхождению.

Он как будто прикидывал, достойна ли племянница Вещего встать в один ряд с теми прекрасными женщинами. Явись Эльга сюда, чтобы выйти за Етона и занять место хозяйки этого дома, она бы села на женскую скамью. Сейчас перед этой скамьей стояли боярыни Плеснеска, возглавляемые тоже весьма старой, но бойкой и бодрой по виду женщиной с клюкой, и смотрели на Эльгу почти с таким же жгучим любопытством, как если бы видели в ней свою будущую госпожу. Но она хотела совершенно иного. Она хотела, чтобы Етон видел в ней не столько женщину, сколько правильницу, равного ему собеседника. И его щедрое предложение дало возможность этого добиться.